Старшая внучка Варвары Ивановны Ольга Александровна (1890-1986), в замужестве княгиня Оболенская была здорова и прожила долгую жизнь.
В Слепнево она часто общалась с Анной Андреевной Ахматовой и другими гостями, любила шутить. Она автор знаменитой групповой фотографии в Слепнево. Постоянно бывала в Борисково. Её имя упоминается в мемуарах и стихах А.Ахматовой и Н. Гумилева. У дочери Ольги Александровны Madame Olga Paul Nicaise, (урож. Оболенской), сохранялся семейный архив Кузьминых-Караваевых в Париже.
Анна Ахматова и Ольга Кузьмина-Караваева в Слепнево
Елена Борисовна Чернова, внучка сестры Варвары Лампе Агаты Ивановны Львовой, вспоминает:"Летом 1912 года я встретилась со многими членами семьи отца в имении Слепнево. Имение это, как мне помнится, принадлежало Льву Ивановичу Львову (отец его называл дядя Леля), бывшему морскому офицеру; кажется, он участвовал в обороне Севастополя. Смутно помню его очень старую фотографию (она была уже тогда какая-то коричневато-желтая). Он был снят у столика; высокий с баками а lа Александр II, в офицерской морской форме. Он завещал имение Слепнево своим сестрам Варваре, Агате и Анне, а т. к. Агата умерла, то часть ее наследства перешла к отцу. Мы оказались совладельцами Слепнева и договорились с Анной Ивановной Гумилевой, что приедем на лето в Слепнево.Мы ехали через Бежецк, в Бежецке пришлось ночевать у каких-то родственников, которых абсолютно не помню. Утром из Слепнева прислали экипаж, и мы поехали.Я впервые в жизни видела русскую деревню, меня поражали избы и бесконечные поля, поражали воротца при въезде в деревню, которые бросались нам открывать белоголовые ребятишки, мы давали им пакеты с пряниками и конфетами и мелкие деньги. Дорога была пыльная, солнце пекло, мне показалось, что ехали мы долго. Но вот и Слепнево.Проезжая дорога разрезала приусадебный участок и проходила очень близко от "барского" дома. Если ехать со стороны Бежецка, то дом оказывался справа, а слева был фруктовый сад.Мама просила, чтобы ее с отцом поместили отдельно, т. к. отец после тяжелого ранения в голову был уже очень болен и по ночам бывал беспокоен. Их поместили во флигель, который состоял из 2-х комнаток и кухни. С нами приехала наша кухарка, которая и готовила на нашу семью. Меня поместили в большом доме, в комнате с отдельным ходом со двора, против конюшен.Дом был большой, со старинной мебелью, но внутреннего расположения его не знаю, т. к. бывала в нем редко и, пожалуй, только на веранде, которая выходила в цветник, или в столовой в те дни, когда отцу было особенно плохо.В это лето в доме жила Варвара Ивановна Лампе, ее дочь Констанция Фридольфовна и ее внучка Ольга Кузьмина-Караваева.В воспоминаниях, кажется, вдовы Дмитрия Степановича Гумилева есть версия, что Николай Гумилев был влюблен в свою двоюродную сестру Машу Кузьмину-Караваеву. Я об этом никогда не слышала в семье. Маша умерла очень рано от чахотки, долго жила за границей, в моем представлении она была каким-то светлым призраком: красивая, нежная, неземная. Ее младшая сестра Ольга ничем на нее не походила. Большеротая, довольно шумная и даже несколько вульгарная, она была постоянным игроком в теннис. Почему-то запомнилось, что она вместо термина "адвейнч", т. е. преимущество, любила выкрикивать "наш адуваныч!". Шепотом болтали, что Ольга бегает на свидания с женатым)!) Неведомским.Констанция Фридольфовна называлась тетя Котя и много хлопотала по хозяйству; я старалась успеть утром до нее пройтись по саду и набрать грибов, у нас с ней было просто соревнование. У тети Коти был обычай маленьких грибов не брать, а отмечать палочкой - пусть подрастет. Этих грибов мне уже нельзя было трогать.Вместе с Анной Ивановной Гумилевой приехали в Слепнево Николай Степанович с Анной Андреевной Ахматовой и Александра Степановна Сверчкова (тетя Шура) со своими двумя детьми Колей лет 18-19 и Марусей лет 15-16. Александра Степановна, дочь С. Я. Гумилева от первого брака, после смерти мужа художника Сверчкова (он великолепно изображал лошадей) жила постоянно у своей мачехи Анны Ивановны Гумилевой. Была она добрая, милая и очень хозяйственная, в Царском Селе она вела все хозяйство, на ее попечении был и общий любимец зеленый попугай. Тетя Шура научила его говорить "Попочка - душечка" и "Попочка - птичка" и танцевать, если ему подпевали и прихлопывали в ладоши: "Попочка, попляши!" Этот Попочка в Слепнево жил рядом с моей комнатой и будил меня по утрам ни свет ни заря, выкрикивая свои приветствия.Коля Сверчков назывался Коля-маленький, хотя он в то время был уже весьма сильным и крупным юношей с светлыми усиками. Позднее осенью, когда в Царском Селе беременной Анне Андреевне было трудно ходить по лестнице, именно Коля-маленький носил ее на руках вверх и вниз по лестнице, т. к. в Царском Николай Гумилев и Анна Ахматова жили во втором этаже, а обедала вся семья внизу в большой столовой. В Слепнево Коля-маленький любил бродить по окрестностям и, ко всеобщему ужасу, купался. Все уверяли, что там, где он купается, водится волос-волосатик и что это очень опасно.Я и Маруся больше всего играли в крокет, иногда, если не хватало игрока, меня принимали в партию в теннис. Главные игроки были Гумилев и Ольга Караваева, а также Неведомские. Николай Степанович играл очень хорошо, особенно у сетки, я же в теннис играла неважно, да и какая я была взрослым компания - девочка 12 лет!Анна Андреевна никогда и ни во что не играла. Она обычно гуляла одна, накинув на плечи большой темный платок вместе со своей собакой бульдожкой Молли.По утрам мимо дома обычно ехала почта, Николай Степанович бегал ее встречать, колокольчик был слышен издали. К ним в то лето приходило много журналов, и они с Анной Андреевной сразу бросались их просматривать. Помню, однажды я завтракала не во флигеле у родителей, а в большом доме, Николай Гумилев и Анна Ахматова опаздывали. Когда они вошли, Анна Ивановна спросила: "Ну, Коля, что пишут!" Николай торжествующе ответил: "Бранят" - "А ты, Аня!" Опустив глаза, тихо и как-то смущенно Ахматова ответила: "Хвалят".Вообще, жизненный уклад в большом доме был несколько старомодный и даже торжественный. Все члены семьи собирались в столовой, но не садились на свои каждому определенные места, пока не входила Варвара Ивановна. Она была старшая, и разница в возрасте между нею и Анной Ивановной была большая. Анна Ивановна рассказывала, что на свадьбе у Вареньки она сидела у невесты под юбкой. Варвара Ивановна немножко стилизовала себя под Екатерину II, и в семье любили отмечать это сходство. Была она ниже ростом, чем Анна Ивановна, полная, но не расплывшаяся, держалась прямо и величественно, волосы седые, совершенно белые и на них черная кружевная наколка, когда она входила в столовую, к ней подходила Анна Ивановна, старшая сестра обнимала ее, а остальным делала общее приветствие. Тогда можно было садиться за стол. Разговор был общий, но младшие не начинали его, а только отвечали на вопросы старших. В то лето погода стояла хорошая, поэтому праздники с приглашенными гостями отмечали на террасе, но я на них не присутствовала, заходила только поздравить, поднести цветы и уходила к родителям во флигель".Совсем скоро пришло смутное время. В 1917 году семья из усадьбы Слепнево переехала в Бежецк. И Варвара Ивановна и Кузьмины Караваевы некоторое время жили в Бежецке, в доме на улице Михаила Чудова, которая тогда называлась Рождественская. Бабушка Варя, как ее называл Лев Николаевич Гумилев, проживет еще до 1921 года. После известия о расстреле Николая Гумилева она сильно сдала и умерла в тот же год.
О дальнейшей жизни ее детей найти информацию не удалось, но известно что
муж ее дочери Констанции Александр Дмитриевич Кузьмин-Караваев после революции был крупным администратором (инспектор путей сообщения) на железной дороге Мурманского направления. После 1935 года уволен на пенсию с благодарностью наркома Л.М. Кагановича.
Ее внучка Ольга эмигрировала и встретилась с Анной Андреевной в Париже в 1965 году. Об этой встрече есть строки поэтессы, филолога Елены Раскиной, которая похоронена рядом с могилами Гумилевых на кладбище Спасского собора в Бежецке.
Встреча АнныАхматовой и Ольги Кузьминой-КараваевойРаскина ЕленаВстреча Анны Ахматовой и Ольги Кузьминой-Караваевой (Оболенской) в Париже (1965)
***
Люди из тринадцатого года
Задержались у ее дверей…
Здесь Париж, дворцов бесценных своды
Светло-серый абрис фонарей…
Здесь Париж, и дышится так сладко,
В каждом камне – память и загадка.
И свобода дразнит, как вино.
Боже, ты была здесь так давно…
Словно не года прошли, столетья.
А в России – запах лихолетья,
Гибель, революция, война.
И не объяснишь, чья тут вина.
Разорвались между нами нити…
«Оленька, ты слышишь гул событий?
Словно море говорит во сне,
По нему ты уплываешь, не…
Не надеясь через год вернуться,
Вспомнить, оглянуться, встрепенуться…
Не надеясь вспомнить и простить.
Только есть та роковая нить,
На которой держатся столетья,
Несмотря на кровь и лихолетья.
Несмотря на мерзкий привкус лжи».
«Анна, ты все та же, расскажи,
Как в России? Как она, Россия?».
«Правит там очередной Мессия
И топор над нами занесен.
Причитает колокольный звон,
Если только церковь сохранилась.
Так живем, надеемся на милость
Господа… А вы здесь?».
«Как во сне —
Сладкий сон – настоян на вине,
Горький сон – настоян на разлуке,
Только оба взращены на муке.
А Париж за окнами цветет
Божьей красотою небывалой.
Нужно было все начать сначала,
Перешить себя, как старый плащ.
А иначе – сердце не отдашь
За покой и привкус постоянства…».
Расступилось время и пространство,
И в Слепнево, за столом, они,
И фотограф прячется в тени…
© Copyright:
Раскина Елена, 2020
